Я иду искать. История вторая - Страница 100

К оглавлению

100


Вокруг все наполнилось пушистыми хрустами.
С морозными скрипами качались провода.
В хрустящей снежной тишине, в скрипучем безмолвии
Порой так и кажется, что это — навсегда.


Снежинками, хлопьями и мелкою крупкою
Весь день небо щедрое нас осыпало вновь.
Глаза не налюбуются их нежностью хрупкой.

Будто бы возникшей из сказочных снов... — Йерикка промолчал и задумчиво добавил: — Так наступила зима... Мама очень любила читать это стихотворение, когда падал первый снег. Никто бы не подумал, что отец купил ее в агентстве... она столько знала и умела... Хай, матта прияс, ку твас арбас йесхатти ту ана васантас?! Йени хима хвалати, вартати ко вартанам — ку спэта васантас?! Ку твас арэма, ку твас аоста? На... на...

— Что это? — спросил Олег, вслушивавшийся в напевные слова. Йерикка закр­ыл глаза ладонью и глухо ответил:

— Я спрашиваю: мама, где твой мальчик будет искать тебя? Снег вокруг, снег пляшет в воздухе, далеко ушла весна, и ты вместе с ней, твои руки, твое ли­цо — их нет, нет... Вот так в общих чертах.

Больше Олег не опрашивал. Он сидел и чувствовал, как мокнут глаза, и почему-то совсем не было стыдно, хотя Йерикка отнял руку от лица — его глаза тоже были мокрыми. «Мама, я вернусь, — отчаянно подумал Олег, — вернусь, я вернусь, ты только дождись меня?»

...Мальчики сидели у окна и молча смотрели, как падает снег. Они ждали вельбот... или человека.

Они ждали конца — и то, каким он будет, зависело от такой непрочной вещи, как человеческая честь.


* * *

В пятнадцати верстах к северу, в палаточном городке. Чубатов тоже смотрел на этот снег, шедший над его лагерем.

Ему было скверно. Час назад в гости к нему явился офицер-психолог бригады, принёс с собой две бутылки самогонки — и остался «посидеть». Чубатов выпил не больше стакана — за компанию. Но психолога это не смути­ло. Остальное он выжрал сам — и не упал, не уснул, скотина (хотя Чубатов очень надеялся, что этот крысеныш, выпускник особо патронированной данванами школы, свалится под стол и задрыхнет.) Но тот упрямо сидел, нес какую-то несусветную хрень, звонил во все лапти и по временам начинал мерзко икать. Чубатов видел, что психологу страшно. Прошлого психолога фоорда гор­ных стрелков N19, чье место занял крысёныш, шлёпнули два дня назад прямо возле палатки, надрезным охотничьим жаканом в затылок. Пуля прилетела со склона холма недалеко от лагеря — посланные туда стрелки обнаружили после долгих поисков обстоятельно оборудованную и идеально замаскированную лежку. Психолог «отличился» при сожжении Каменного Увала, и Чубатов готов был поклясться — пуля прилетела «оттуда».

Но Авдотьев был хотя бы смелым человеком — не откажешь. И отличным стрелком. Нынешний же... Чубатов поморщился. Дело не в молодости. Обоим адъютантам Чубатова было по 18, но один из них вынес контуженного офицера на себе из того страшного ущелья, а второй, трижды раненый пулями горцев, все-таки поднял месяц назад людей в атаку, заставив партизан отступать в лес... Психолог был трус. Он даже тщательно маскировал офицерские наплеч­ники тщательно разложенным по плечам капюшоном. Можешь не стараться, яро­стно подумал Чубатов, стоя у затянутого пленкой-светофильтром окошка, такое говнище, как ты, ни одна пуля не возьмет. Убивают как раз тех, кто че­го-либо стоит. На тебя враг не потратится... но, кажется, потрачусь я, если ты не заткнёшься!!!

—  ...крах их дикарского мира! И я счастлив, что участвую в этих эпо­хальных боях, которые решают судьбу последнего не приобщенного к великой цивилизация уголка нашего славянского мира!

«Ты участвуешь, — подумал Чубатов уже с насмешкой, — как же! В эпо­хальных боях, — офицеру стало гадко. — В эпохальных! Двести тысяч против двадцати с небольшим — горских охотников и лесовиков-землеробов! Эпоха­льные бои! Скажи кому понимающему — уссутся со смеху! Эпохальные...»

— ...недостаточное влияние моральной подготовки. Идея! Солдаты должны во­евать за идею! Только идею можно противопоставить врагу, живущему по законам каменного века. После нашей победы мы уничтожим эту заразу, не ос­танавливаясь перед жестокостью, перед кровью...

Чубатов повернулся. Слушать разглагольствования о крови из уст это­го гугнивца было смешно и противно. В палатке он воюет лихо. А к себе ид­ти боится, потому что даже сейчас, пьяный, думает о снайпере, который сей­час лежит за камнем или сидит на дереве и ждет. Просто первого попавше­гося на глаза.

А психолог что-то все нес и нес о великом будущем, о совместном процветании всех народов континента под справедливым, мудрым к разумным правлением данванов, о том, как вражеские полчища (от еще, где же он их уви­дал — «полчища»?!) скоро поймут бесперспективность борьбы... и было все это так же бесполезно и тошно, как прокисшая овсяная каша. Поэтому Чубатов прервал его на полуслове:

— А войну эту мы проиграем.

Психолог подавился оставшейся половинкой слова, выпучил глаза, будто пе­ред ним возникла алкогольная галлюцинация. А Чубатов повторил даже с ка­ким-то удовольствием:

— Проиграем.

— Ты... ты... чего? — глаза крысеныша забегали, Чубатов следил за ним со злорадством. — Ты чего... ты меня... проверяешь, что ли?!

— Да ты не зыркай по сторонам, данванов тут нет... Я тебе говорю, что ду­маю, ты так и прими... — Чубатов хотел добавить «и передай», но удержался.

— Да как же мы можем её проиграть? — психолог медленно приходил в себя.

— Ты лучше мне скажи, как мы ее можем выиграть? — прямо спросил Чубатов. — За счет чего мы ее выиграем? 3а счет техники? Так я тебе как офицер ска­жу — в этих местах не техникой воюют, а бойцами. А наши бойцы одного хо­тят — живыми домой добраться. Одними хобайнами воевать будем? И не трещи мне, что у них там, у горцев, беззаконие и дикость. Это у нас — дикость узаконенная. Они там у себя, если подонка видят, то вешают его, а не подводят под его действия психологическую базу для изучения. Если насильник объяв­ляется — они ему хозяйство оборвут, и дело с концом, — скаламбурил Чубатов, — а не условное заключение дают. Если вор отыщется, они ему из пле­мени дорожку покажут — и все. А вместо законов у них, дураков, совесть. Поэтому и нет ни негодяев, ни насильников, ни воров. Дикая земля, понимаешь? Ты ж как сидел в своем Защеканске, так дальше школы нос и не высовывал, а я где только не был — и я тебе так скажу: если и осталось еще на Мире места, где люди по-людски живут — так это вот в этих племенах. Ну, может ещё у анласов, да у лесовиков кое-где, куда мы еще ручки шаловливые не протянули. И будь моя воля — я бы своих сына с женой из вашего цивилизованного рая в эту дикость переправил. Примут без проверки, потому что им Верья велит местью слабому гнушаться.

100