Я иду искать. История вторая - Страница 92

— Что ты меня гонишь? — голос Володьки стал жалобным. — Раньше был хорош...

— Ты и сейчас неплох. Но ты мальчишка. Тебе еще жить и жить. Я тебе сколько накуковал? Четыре — как минимум. А я куковать умею.

— А Богдан? Вольг, ты не шути, пожалуйста! Понимаешь, я воевать хочу, — голос из просто жалобного сделался умоляющим, — я им, гадам, мстить хочу за... — он махнул ладонью под глазами: — Олег, пожалуйста!

— Володька, я тебе сейчас влуплю...

— ...и оставишь?! — с надеждой хлопнул намокшими глазами мальчишка.

— ...и отдам под конвой. Все. Разговор закончен. Иди.

— Вольг, ну же ...Богдан.

— Богдан — родич, воин племени.

— А ты?! — завопил Володька.

— Я — местьник. — сурово ответил Олег. И добавил жестко: — И я твой командир. Ты сам это сказал. И я приказываю тебе уходить.

— С бабами и сопляками, — горько сказал Володька, поправляя на плече ППС.

— Уходят и бойцы, — непреклонно возразил Олег.

— Я все равно буду драться, — тихо, но решительно сказал Володька. — Я в горах останусь, один останусь, если не разрешат!

— Владислав,— тщательно выговорил имя мальчика. Олег и, взяв его за плечи, поставил между колен, — парень, пойми ты. Я тебя понимаю, не думай, но пойми и ты меня. Тут, — он ткнул себе под ноги, — не будет никакой победы. Ничего такого, про что станут былины складывать. Мы дадим вам уйти и уйдем тоже. А тебе еще достанется повоевать. Поживи. Найди себе девчонку, поцелуйся с ней! — Олег встряхнул мальчика. — Черт, с ними можно не только целоваться, я тебе точно говорю! А потом можешь воевать снова.

«Я говорю, как взрослый с ребенком! Вон и Богдан пялится,» — смущенно подумал Олег. И отстранил мальчика:

— Ну, Владислав, давай. Иди и не вздумай обмануть командира. Бойцы так не поступают.

Мальчишка подался к Олегу и, крепко его обняв, почти побежал прочь, оставив землянина посмеивающимся, смущенным и недоумевающим.

— Братишку бы мне такого, — сказал Олег наконец, поворачиваясь к Богдану. Тот сидел, надутый: — Э-эй, ты что, ревнуешь?!

— Что выдумал, клянусь тупиком Перуновым! — хмуро ответил Богдан, не глядя на Олега и пиная ногой мусор.

— Богдан, — ласково сказал Олег, — ты дурак.

* * *

"21 руеня. В школе уже три недели идут занятия, а тут все осень никак не наступит, все деревья зеленые... ЭТО — Я?!?!??''

Мысль, мелькнувшая в голове Олега, была полна недоумением и ужасом. Он поднял руку, чтобы ударить по воде и уничтожить этот кошмар, но тут же с усмешкой опустил ее. Похоже, он превращается в дикаря, который старается уничтожить то, что его пугает — и считает, что этим исчерпывается дело. Олег вновь всмотрелся в отражение.

Резко выступившие скулы... четко очерченный подбородок... темные губы в ещё более тёмных трещинах... загорелая, обветренная кожа... холодный, усталый взгляд покрасневших глаз... волосы — сосульками неразличимого цвета, отросшие, спутанные... (Олег достал из-под жилета подарок Бранки, помедлил и, расправив, стянул пряди надо лбом, чтобы не мешали глазам.) Человек в заводи выглядел усталым и даже больным — но одновременно опасным. Ещё в мае Олег не поверил бы в себя — ТАКОГО.

Он выспался, но усталость не прошла. Она лишь стала незаметной. Хронической. И это было опасно. Такая усталость накапливается и убивает... или сводит с ума...

...Они вырвались из веси и сразу же разошлись в стороны. Просто чтобы запутать следы, еще не решив, кто что будет делать дальше. Чета Гоймира забилась в какой-то овраг и проспала там почти четырнадцать часов. Первое, что они ощутили, проснувшись — боль от ран и дикий голод. Кое-кто просто не смог сдвинуться с места. Остальные, не дожидаясь команд, разошлись вокруг в поисках жратвы...

...Поднявшись на ноги, Олег вброд перешел ручей. Дождь не переставал, мальчишка давно забыл, что такое сухие одежда и обувь, да это его и не слишком волновало. Он был жив — это уже очень много. Как тут говорят: «В бою побывать — цену жизни узнать.» Правильно...

На полянке между сосен и здешних деревьев, похожих на маленькие ели, но с тонкими листьями вместо иголок, росли собранные в шары мелкие бело-зеленые цветы на ножках высотой в полметра. Олег узнал черемшу и упал на колено, доставая камас. Разрыхлив землю вокруг нескольких кустиков, мальчишка выдернул их, отсек небольшие луковички, очистил острием и начал с хрустом жевать, посматривая по сторонам и морщась от скрипящей не зубах земли. Из близких кустов на него смотрела, мигая большущими глазами, мавка — улыбалась, и взгляд ее был безмятежен; оборванный и грязный человек, от которого пахло смертью, ее не пугал и не удивлял. Самое любопытное и доброжелательное создание здешних лесов...

Сейчас, когда голод начал отступать, Олег вспомнил сам прорыв — и замер, неровно дыша и глядя мимо... мимо всего на свете...

...Они ударили единым кулаком и проломили окружение почти сразу — с грохотом, стрельбой, криками; так, что казалось — не семьдесят, а семьсот человек прорываются наружу. Скорей всего, враг так и подумал. Шесть или семь большегрузных машин, набитых взрывчаткой, попались им в руки посреди всего этого хаоса — на них уходили дальше, и Олег, если честно, по сю пору не понимал, как они не взорвались в бушевавшем вокруг море огня, когда неслись через вражеские тылы, лежа поверх ящиков со взрывчаткой и стреляя во все стороны.

В какой-то момент Йерикка вырвал из рук Олега готовый к стрельбе «шмель» и, вскочив, выпустил термобарическую капсулу — проследив ее полет, Олег увидел корытообразные тени вельботов, которые в тот же миг закрыл шар объемного взрыва, а потом Йерикка заорал: